Однажды некий боярин, отправляясь в карете на гуляние, велел повару своему зажарить к его возвращению гуся.

- Но если попутает тебя лукавый съесть хоть кусочек, прикажу связать тебя по рукам и по ногам и столько палок отсчитаю впредь неповадно будет даже думать о мясе.

- Понятно, барин.

- Гляди же: если понятно, так понятно; и к моему приезду чтоб гусь был готов, не горячий, не холодный, а в самый раз на желудок голодный.

Принялся повар за дело, зажарил гуся на славу, румяный, пахучий у самого слюнки текут.

Терпел он, терпел, да не вытерпел, отрезал ножку гусиную и съел.

Приехал боярин и, увидав, что гусь об одной ноге, чуть не лопнул от досады и гнева.

- Вот, значит, каков ты, обжора. Аль не наказывал я тебе не притрагиваться к гусю, если не хочешь бабушку с того света увидеть

- Да ведь гусь-то цел, барин.

- А ножку кто слопал, пусть едят тебя черви могильные

- Барин, у гуся была только одна ножка.

- Да что ты мелешь, где это видано, чтоб гуси одноногими были! воскликнул боярин, уписывая птицу.

- Коли не веришь, барин, пойдем к пруду, своими глазами посмотри.

- Хорошо, но коли не так, то я уж знаю, что с тобой сделать.

Пошли они к пруду. Долго ли шли они, скоро ли, вот и на берег вышли. Солнце припекало вовсю, день был прекрасный, и гуси стояли на одной ноге, клювами крылья теребили, охорашивались.

- Ну вот, барин, видишь, гуси все одноногие. А боярин как хлопнет в ладоши, да как вскрикнет:

- Хышшш халя халя халя Встрепенулись гуси, испугались и разбежались по берегу кто куда.

- Видишь, мэй, у них у всех по две ноги.

- Так что ж, барин почему же ты не крикнул и тому гусю: хыш халя халя халя

Уставился на него боярин, а крыть нечем; понурил голову и промолчал, и с тех пор больше не наказывал повару не пробовать то, что настряпал.