Мой легавый щенок называется Ромул, но я больше зову его Ромой или просто Ромкой, а изредка величаю его Романом Василичем.

 У этого Ромки скорее всего растут лапы и уши. Такие длинные у него выросли уши, что когда вниз посмотрит, так и глаза закрывают, а лапами он часто что-нибудь задевает и сам кувыркается.

 Сегодня был такой случай: поднимался он по каменной лестнице из подвала, зацепил своей лапиной полкирпича, и тот покатился вниз, считая ступеньки. Ромушка этому очень удивился и стоял наверху, спустив уши на глаза. Долго он смотрел вниз, повертывая голову то на один бок, то на другой, чтобы ухо отклонилось от глаза и можно было смотреть.

 — Вот штука-то, Роман Василич! — сказал я. — Кирпич-то вроде как живой, ведь скачет!

 Рома поглядел на меня умно.

 — Не очень-то заглядывайся на меня, — сказал я, — не считай галок, а то он соберется с духом, да вверх поскачет, да тебе даст прямо в нос.

 Рома перевел глаза. Ему, наверно, очень хотелось побежать и проверить, отчего это мертвый кирпич вдруг ожил и покатился. Но спуститься туда было очень опасно: что, если там кирпич схватит его и утянет вниз, навсегда в темный подвал?

 — Что же делать-то? — спросил я. — Разве удрать?

 Рома взглянул на меня только на одно мгновение, и я хорошо его понял, он хотел мне сказать:

 «Я и сам подумываю, как бы удрать, а ну как я повернусь, а он меня схватит за прутик?*»

 Нет, и это оказывается невозможным. И так Рома долго стоял, и это была его первая стойка по мертвому кирпичу, как большие собаки постоянно делают, когда носом почуют в траве живую дичь.

 Чем больше стоял Ромка, тем ему становилось опасней и страшней: по собачьим чувствам выходит так, что чем мертвее затаится враг, тем ужаснее будет, когда он вдруг оживет и прыгнет.

 «Перестою», — твердит про себя Ромка.

 И чудится ему, будто кирпич шепчет:

 «Перележу».

 Но кирпичу можно хоть сто лет лежать, а живому песику трудно — устал и дрожит.

 Я спрашиваю:

 — Что же делать-то, Роман Василич?

 Рома ответил по-своему:

 — Разве брехнуть?

 — Вали, — говорю, — лай!

 Ромка брехнул и отпрыгнул. Верно, со страху ему показалось, будто он разбудил кирпич и тот чуть-чуть шевельнулся.

 Стоит, смотрит издали — нет, не вылезает кирпич. Тихонечко подкрадывается, глядит осторожно вниз: лежит.

 — Разве еще раз брехнуть?

 Брехнул и отпрыгнул.

 Тогда на лай прибежала Кэт, Ромина мать, впилась глазами в то место, куда лаял сын, и медленно, с лесенки на лесенку, стала спускаться. На это время Ромка, конечно, перестал лаять, доверил это дело матери и сам глядел вниз много смелее.

 Кэт узнала по запаху Роминой лапы след на страшном кирпиче, понюхала его: кирпич был совершенно мертвый и безопасный. Потом, на случай, она постепенно обнюхала все, ничего не нашла подозрительного и, повернув голову вверх, глазами сказала сыну:

 «Мне кажется, Рома, здесь все благополучно».

 После того Ромул успокоился и завилял прутиком. Кэт стала подыматься, он нагнал мать и принялся теребить ее за ухо.

 _______________

 * Хвост у пойнтера называется по-охотничьи прутом.