— Пойдем в лес. На лыжах.

 — Погода не лыжная. Посмотри, как метет.

 — Ну и пусть метет.

 — Наверное, и лыжни не видно.

 — Мы проложим новую. Я пойду впереди. Одевайся.

 — Может быть, отложим на завтра?

 — Я пойду доставать лыжи, а ты одевайся.

 — Ладно.

 Сын настоял на своем. Он пошел за лыжами, а отец нехотя стал натягивать ботинки. Они были жесткими, холодными и никак не налезали на толстые шерстяные носки. Потом он долго шнуровал их, словно специально тянул время: не хотел выходить на мороз.

 А сын уже достал лыжи, оделся и стоял рядом, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

 — Готов?

 — Как будто.

 — Ну, идем, идем…

 В такую погоду выйти из тепла на улицу — все равно что окунуться в холодную воду: от резкой перемены температуры захватывает дух и познабливает. Отец жмурил глаза, отворачивался от пронизывающего ветра, и сын настороженно посматривал, боясь, что он раздумает и вернется домой. Но отец уже опустился на колено и прилаживал к ботинку лыжу.

 — Тебе помочь?

 — Не надо. Очень тугое крепление… выбрали погодку…

 — Пошли?

 Отец хмурился, а сын терпеливо ждал.

 Наконец они двинулись. Мальчик шел впереди. Он прокладывал лыжню, как ледокольный буксир прокладывает во льду фарватер тяжелым судам. Он торопился и делал много лишних движений.

 А отец, пока не разогрелась кровь и не прошла одышка, тяжело переваливался с одной лыжи на другую.

 — Ничего, что метет! — через плечо крикнул сын. — Так даже интереснее.

 Отец ничего не ответил. Он берег дыхание. Метель била с правой стороны, и от ее ледяного прикосновения немел подбородок. И надо было в такую погоду тащиться в лес!

 Отец скользил на лыжах опустив голову, чтобы защитить лицо от колючей холодной пыли. Он видел только две блестящие полоски — две лыжни, проложенные сыном. А когда время от времени распрямлялся, то перед его глазами возникала вытянутая, слегка сутулая фигура сына, запорошенная снегом, раскачивающаяся, неутомимая. Казалось, не останови его, и мальчик, не переводя дыхания, пойдет напролом через леса и поля, заваленные сугробами.

 Временами, чтобы убедиться, что отец не отстал, сын оглядывался — и тогда из-под ресниц, на которые налипли снежинки, весело сверкали глаза.

 Так они дошли до оврага. Сын сделал остановку и дождался отца.

 Он сказал:

 — Ты здесь не съезжай. Там, левее, есть пологий спуск.

 — А ты?

 — Я-то съеду здесь.

 Отец посмотрел на сына и вспомнил, как совсем недавно, лет пять назад, он учил его ходить на лыжах и выбирал невысокие горки, чтобы мальчик не упал и не расшибся. Тогда сын спорил: «Я не маленький!» — и требовал, чтобы его повели на большую гору.

 А сейчас этот малыш вытянулся, над верхней губой появился темный пушок, и он говорит отцу: «Там, левее, есть пологий спуск».

 Что же ответить сейчас сыну? «Я не старый?» Или еще чтолибо в этом роде?

 Отец про себя усмехнулся, и ему стало весело и покойно от неожиданной опеки сына. Он почувствовал во всем теле легкость, и захотелось непременно съехать с крутой горы. Руки нажали на палки, туловище подалось вперед — и его сразу закружил белый ошеломляющий водоворот снега. Глаза сами зажмурились, руки вытянулись вперед. Он потерял ориентировку и в следующее мгновение уже не мог удержаться на ногах. Упал. И сразу рядом с ним вырос сын.

 — Ты ушибся?

 — Ничего… Все в порядке.

 Он помог отцу подняться и стал отряхивать его варежкой.

 — Зачем ты съехал здесь?

 — А что?

 — Я же говорил: там, левее, спуск пологий… Ну, пойдем дальше.

 Отец почувствовал боль в ноге, на которую упал. Но он не хотел, чтобы сын заметил это, и торопливо сказал:

 — Да-да, пошли. Иди вперед.

 Сын легко сдвинулся с места, словно его подхватило ветром, и заработал руками, часто, размашисто, как крыльями, и казалось, что сейчас если возьмет он хороший разгон, то оторвется от земли и полетит над темными островерхими елками.

 Отец осторожно переносил центр тяжести на здоровую ногу и не столько отталкивался палками, сколько опирался на них. Двигаться ему было больно и неловко. Метель улеглась. Белая ледяная кисея запуталась в стволах деревьев и в прутьях кустарника. Ветер уже не сдувал с еловых лап белую накипь снега. В лесу наступил покой.

 Может быть, и в самом деле надо было податься левее, где пологий спуск? Отец подумал об этом и рассердился на себя и на сына, который легко, будто избавившись от веса, скользит по снегу и безразличен к тому, как там сзади ковыляет отец.

 Мальчик словно прочитал его мысли и остановился. И, не оглядываясь, сказал:

 — Послушай.

 Отец остановился и прислушался.

 — Ты слышишь?

 Отец покачал головой. Он не слышал ничего, кроме ударов собственного сердца.

 — Развяжи тесемку у шапки, — посоветовал мальчик.

 Отец снял перчатки и послушно развязал тесемки.

 И вдруг его слух наполнился торопливым перезвоном множества маленьких колокольчиков. Они звонили на все лады, заглушая шорох ветра и удары сердца.

 — Где это?

 — На елке.

 Отец прищурился и стал разглядывать высокую пирамидальную ель, перед которой стоял сын. Он увидел — в ветвях множество маленьких юрких птичек, которые перескакивали с ветки на ветку и при этом выводили короткие тонкие трели, похожие на звон колокольчиков.

 — Это птенцы, — сказал сын. — Ты не помнишь, как они называются?

 Отец покачал головой.

 — Серые гаички. Пойдем.

 — Пойдем.

 Отец уже не завязывал тесемки и все прислушивался, не попадется ли еще одна такая елка. Но елки, стоявшие вдоль тропинки, были запорошенными и беззвучными. И болело колено. Он двигался опустив голову, стараясь больше скользить на здоровой ноге.

 Неожиданно он заметил, что сын остановился и наблюдает за ним.

 — Ты не устал? — спросил мальчик, встретившись глазами с отцом.

 — Нет. А ты?

 Вместо ответа мальчик тихо засмеялся. Потом он сказал:

 — Постой здесь, на тропинке. Если хочешь — покури.

 Он остановился, а сын свернул с тропинки и, приминая лыжами высокий пушистый снег, зашагал в глубь леса. Отец стоял, опершись на палки, и следил за сутуловатой фигурой сына, которая мелькала между стволами. Мальчик что-то искал. Потом он остановился, присел на корточки и стал разгребать руками снег.

 — Ты чего ищешь? — крикнул отец. — Клад?

 — Ага!.. Ты отдыхай, отдыхай.

 Отец стоял, как аист, на одной ноге, а больную ногу расслабил.

 Колено ныло и горело.

 Через некоторое время сын появился на тропинке. Варежки он держал в зубах, а лыжные палки зажал под мышками. Покрасневшие от мороза руки были сложены корабликом. Мальчик что-то нес в них, нес бережно, как несут огонь. Он подошел к отцу и протянул руки. В ладонях лежало лиловое пятнышко.

 — Что это?

 — Фиалка.

 Отец присмотрелся. Маленький живой цветок держался на зеленой ниточке стебля.

 — Где ты откопал его?

 — В снегу под елкой. Я могу еще откопать.

 — Не надо. Надень варежки, у тебя замерзли руки.

 — Ерунда! Бери.

 Отец осторожно взял цветок. Он поднес его к глазам, а потом подышал на него, желая отогреть холодные лепестки.

 — Ты никогда не собирал зимой фиалки? — спросил мальчик, натягивая рукавицы и похлопывая одной рукой по другой.

 — Нет.

 Сын ничего не сказал. Он подхватил палки в руки и легонько оттолкнулся. А отец стоял на месте, не зная, что ему делать с фиалкой, и не решаясь наступить на больную ногу. Ему показалось, что мальчик сейчас скроется навсегда и он останется один. И щемящее чувство на мгновение овладело им.

 — Ты что, отец? — спросил мальчик, оглянувшись.

 — Ничего, ничего, — торопливо ответил он. — Я сейчас… Не знаю, куда деть фиалку.

 — Держи ее в губах, — посоветовал мальчик и двинулся дальше.

 Он ехал вразвалочку, медленно, чтобы не трудно было догнать его.

 И отец, прихрамывая, пошел следом. Он ощутил новое, впервые пробудившееся чувство к этому вытянувшемуся, сутуловатому мальчику, который заглушает его боль птичьими голосами, отрытой в снегу фиалкой, своими неторопливыми шагами, чтобы не трудно было за ним поспеть. Сын сразу вырвался из привычного мира стоптанных ботинок, немытых рук, схваченных двоек и предстал перед отцом в удивительном свете, неожиданный, как цветок в снегу.

 — Ты не устал, отец?

 — Нет.

 — Не спеши. До дома уже совсем близко. И метель улеглась.

 Они вышли из леса и теперь скользили по ровному полю. Один — сдерживая стремительный бег. Другой — припадая на ушибленную ногу.

 Когда они уже подходили к дому, отец спросил:

 — Завтра пойдем снова на лыжах?

 — Завтра я не могу, — ответил мальчик. — Мы с ребятами идем.

 Отец виновато улыбнулся:

 — Тогда как-нибудь в другой раз…

 По снежному полю мела легкая поземка. Словно где-то в глубине было тепло и сквозь снег пробивались струйки пара.