В субботу мы с мамой и папой поехали за город, по грибы. Сначала автобус долго ехал по городу. Я считал этажи домов, но успевал сосчитать только до середины — такие они были высокие. Потом автобус проехал под окружным мостом, и сразу высокие дома кончились и начались поля и деревни.

 — Давайте где-нибудь здесь и сойдём, — предложила мама. — Зачем далеко забираться? Вот в том лесочке и погуляем.

 Мы сошли на остановке и по тропинке зашагали к лесу. Погода была пасмурная, дождик моросил, но папа сказал:

 — Не сахарные, не растаем! Да и дождик-то тёплый, грибной.

 На нас были резиновые сапоги и непромокаемые куртки с капюшонами. Мы шли и разговаривали, и никуда не торопились. И это мне больше всего нравилось, потому что в другие дни мама и папа на мои вопросы часто отвечают: «Некогда, некогда, опаздываем!»

 В лесу пахло тёплой землёй и мокрыми листьями. Мама сказала, что тут наверняка есть грибы.

 Дождик кончился, выглянуло солнышко, и я увидел, что между многими ветками кустов натянута круглая паутина. Каждая ниточка блестела и переливалась. Я спросил, как это мухи не замечают паутину и попадаются. Мама подумала и сказала, что, может быть, это только рассеянные мухи попадаются: задумаются о чём-нибудь и не заметят.

 Я тоже задумался — и тут же угодил в паутину. Испугался, зажмурился. А когда открыл глаза, то увидел гриб! Он выглядывал из-под иголок и мха и как будто улыбался. Он был похож на человечка в шалаше.

 — Смотрите! — закричал я.

 — Подосиновик! — обрадовалась мама.

 Мы стали заглядывать под кусты и ёлки и нашли ещё два подосиновика и четыре сыроежки.

 — А это что там за страшилище? — сказал вдруг папа.

 Мы посмотрели, куда он показывал, и увидели между деревьями на поляне что-то костлявое и тёмное, похожее на скелет древнего ящера из книжки «По следам минувшего». Мы подошли поближе. Оказалось, никакой не скелет, а маленький диванчик с деревянной спинкой и изогнутыми ручками. В середине сиденья была большая дыра, обгорелая по краям, из неё торчали пружины и чёрная мокрая вата, обивка выцвела, облезла, одна ножка была отломана и валялась рядом.

 — Кушетка! — сказал папа. — Какой-то лентяй испортил и выбросил — нет чтобы починить!

 — Да вряд ли её можно починить, — сказала мама. — Она, наверно, сгнила вся.

 Папа присел на корточки, осмотрел кушетку, ощупал и сказал:

 — Нет, древесина крепкая и пружины не заржавели. Наверно, недавно выбросили. А красивая вещь! Ручки, смотрите-ка, фигурные, резные. Старинная работа!

 Вокруг кушетки валялись дырявые кастрюли, разбитый умывальник и колесо от велосипеда.

 Мама потянула меня за руку:

 — Это же свалка! Пойдём!

 Я побрёл за мамой и папой, но всё время оборачивался. Мне хотелось чем-нибудь помочь этой кушетке, хоть ветками её прикрыть от дождя.

 …Вечером, в постели под тёплым одеялом, я вдруг как будто увидел её: как она валяется в лесу, на мокрой земле, пружины торчат… А ведь когда-то она стояла в тёплой комнате, и была новой, и на ней качались дети… Им небось купили другой диван, а про эту старую кушетку забыли. А она помнит! Вспоминает комнату и детей…

 У меня было такое чувство, как будто это я там лежу на свалке под дождём. И слёзы текли на подушку, и под щекой стало мокро.

 Мама с папой подошли ко мне.

 — Ты что, Андрей? — спросила мама.

 — Кушетку жалко! — сказал я.

 — А чего плакать? — сказал папа. — Давай возьмём её домой и починим.

 — Вот ещё! — возразила мама. — Всякую рухлядь в дом тащить!

 А я выскочил из постели и обнял папу за шею.

 — Давай, папа! Давай спасём кушетку! Я тебе помогу!

 На следующий день, в воскресенье, папин друг дядя Саша поставил на крышу своего «Москвича» багажник, и мы поехали к той поляне.

 …Кушетка всё так же валялась посреди поляны, и за ночь возле неё вырос мухомор.

 Дядя Саша взялся сзади, папа спереди, а я понёс отломанную ножку. Мы привязали кушетку верёвкой к багажнику и повезли домой.

 Дома мама настелила на пол газет, и на эти газеты мы положили кушетку. От неё пахло мокрой горелой ватой. К спинке прилип жёлтый кленовый лист, а в пружинах запуталась паутина.

 Папа скомандовал:

 — А ну-ка, Андрей, неси инструменты!

 Я принёс молоток, напильник, клещи, пилу-ножовку, и мы принялись за работу.

 Папа вытаскивал клещами гвоздики, которыми была прибита обивка, и передавал их мне, а я их складывал в коробочку. Гвоздики были не простые, а обойные, с широкими шляпками.

 — Что значит старинная работа, — сказал папа. — И не попортились ничуть. Мы их потом опять используем.

 Когда все гвоздики были вынуты, папа снял с кушетки рваную и гнилую обивку, и мы её вместе с мокрой ватой выкинули в мусорный контейнер во дворе. И кушетка перестала пахнуть горелой ватой, а запахла керосином, потому что мы с папой протёрли керосином пружины — от ржавчины.

 — Теперь подлечим ей ножку! — сказал папа.

 Он взял твёрдый кусочек столярного клея, мелко разломал и растопил его на плите в консервной банке. Мы зачистили наждачной бумагой-шкуркой отломанные края и приклеили ножку.

 — На сегодня всё, — сказал папа. — Пусть отдыхает до завтра: ножка должна как следует приклеиться.

 На следующий вечер ножка крепко приклеилась, и кушетка уже не лежала, а стояла.

 — Давай теперь приведём в порядок деревянные части, — сказал папа.

 Он принёс тёмную краску-морилку, и мы покрасили кушетке спинку, ручки и ножки. Краска очень быстро впиталась, и все царапины и облезлости исчезли.

 Папа взял бутылочку с прозрачной жидкостью, отлил немножко на кусок ваты и протёр все деревянные части кушетки. Запахло лаком, а кушетка так и заблестела, как будто заулыбалась.

 — Тащи верёвку! — сказал папа. — Будем ей пружины перетягивать.

 Я принёс моток верёвки, и мы связали между собой все верхние части пружин, сначала вдоль, а потом поперёк. Получилась поверх пружин ровная верёвочная сетка.

 — Теперь — сиденье, — сказал папа и обратился к маме: — У нас не найдётся куска толстого ватина?

 — Найдётся! — сказала мама. — Снимите-ка мне чемодан с антресолей.

 Папа снял чемодан и открыл крышку. Там были сложены мои старые распашонки, пелёнки, а на самом дне — ватное стёганое детское одеяло.

 — Как раз то, что нужно! — обрадовался папа.

 Он обрезал и подшил одеяло по форме сиденья и положил на верёвочную сетку.

 Мама сказала:

 — А вот это — мой сюрприз!

 И протянула свёрточек.

 Мы его развернули, а там оказалась ярко-синяя шёлковая материя в жёлтую полоску, прямо как солнечные лучи на синем небе.

 — Это я вам специально для обивки купила, — сказала мама.

 Папа накрыл сиденье материей, аккуратно подоткнул, взял иголку с ниткой и в нескольких местах пришил материю к одеяльцу. Потом взял молоток и велел мне подавать гвоздики. Я подавал, а он прибивал обивку. А когда прибил — получилось мягкое, пружинистое, выпуклое сиденье, синее в золотую полоску, с металлическими шляпками вокруг.

 Папа позвал маму и сказал ей:

 — Принимай работу!

 — Какая прелесть! — сказала мама.

 — А теперь признавайтесь, — сказал папа. — Кто говорил, что нечего тащить в дом всякую рухлядь?

 — Я говорила, — призналась мама. — Но я беру свои слова обратно.

 — То-то же! — сказал папа. — Разве это не интересно — рухлядь снова превратить в хорошую, нужную вещь?

 — Интересно! — согласилась мама. — И полезно!

 Мы убрали инструменты, газеты, краски и придвинули кушетку к стене.

 Теперь я часто играю на кушетке, или смотрю книжки, или так сижу, качаюсь на ней. Мне кажется, что от неё чуть-чуть пахнет лесом, и я думаю, что ночью, когда мы с мамой и папой засыпаем, она вспоминает и лес, и ту поляну, на которой она валялась, и гриб мухомор, и ёжика, который, наверно, шуршал и фыркал в траве.