К моему папе приехал его друг, дядя Богдан, и привёз мне подарок: бумажного змея. Ярко-красный, по бокам — тонкие деревянные планки, белая бечева лучами сходилась к середине, а в самом центре нарисован космонавт.
— Да-а, это работа! — восхищался папа. — Смотри-ка, двойная прокладка! А нить — ого, крепкая какая! Это не то, что мы в детстве конструировали.
— Папа, пойдём запустим! — попросил я.
— Ну, не сейчас! — ответил папа. — Что же я, брошу Богдана и побегу? И потом, у нас негде его запускать: двор маленький.
— Вы ко мне приезжайте в воскресенье, — предложил дядя Богдан. — У нас перед домом пустырь.
Так мы и решили. Я лёг спать, а бумажного змея положил рядом с собой, на стул, и начал мечтать, как мой змей полетит в космос. Я представил себе, как на Марс прилетают первые космонавты, выходят из ракеты и видят моего змея. Один космонавт говорит другому: «Кажется, мы тут не первые!» Он поднимает змея и читает: Андрей Соломин, пять лет и три месяца. «Да, — говорит космонавт, — ничего не поделаешь, опередил нас Андрей Соломин». И он радирует на землю… Но текст радиограммы я не успел придумать, потому что заснул.
В воскресенье мы с папой поехали к дяде Богдану. Мы долго ехали в метро. Все пассажиры смотрели на моего змея. Повезло мне! Может, во всём городе у меня одного такой змей!
Наконец мы приехали. Дядя Богдан жил в новом доме, в новенькой квартире. Но мы там не рассиживались, сразу пошли на улицу. Там ребята гоняли футбольный мяч. Когда они увидели моего змея, они бросили игру и окружили нас.
— Ого, сила! — говорили они. — Дашь подержать?
Я обещал, что дам.
— Ну, — сказал папа и поднял змея на вытянутых руках.
— Только я сам! — предупредил я.
— Конечно, сам, — ответил папа. — Я только проверю, как он себя будет вести при взлёте. Значит, так: Богдан, держи моток и отходи на двадцать шагов. Отошёл? Так, теперь приготовься: как сосчитаю до трёх — беги. Раз, два, три! Давай!
Дядя Богдан побежал. Папа отпустил змея. Тот дёрнулся, взмыл немного и полетел за дядей Богданом. Но не очень долго летел, задёргался, резко пошёл вниз и упал.
— Ты зачем повернул против ветра? — закричал папа. — Ты изменил направление — вот он и упал.
— При чём тут ветер? — заявил дядя Богдан, наматывая бечеву. — Хвост ему надо утяжелить, вот что.
— Точно! — сказал папа. — Хвост у него легковат. Чем бы его утяжелить? У тебя есть туалетная бумага?
— Есть.
— Ну принеси.
— Папа, — сказал я. — Дай я его пока хоть подержу.
— Дам, что ты волнуешься? — ответил папа. — Запущу — и дам.
— Я сам запущу.
— Ты маленького роста, а ему нужна высота, — объяснил папа. — Вот наберёт высоту — тогда я тебе сразу дам.
Дядя Богдан принёс рулон туалетной бумаги. Папа оторвал от него длинную ленту и прикрепил один конец к змею. И опять:
— Раз, два, три!
На этот раз змей поднялся выше, ребята заорали, но тут дядя Богдан споткнулся и упал. И змей упал.
— Ничего, бывает, — сказал папа. — Давай ещё раз.
Дядя Богдан снова побежал, отдуваясь и прихрамывая, но змей вдруг закувыркался, пошёл вниз и врезался в землю.
— Слишком утяжелил хвост, — сказал папа. — Дай я оторву кусок ленты, и ещё раз попробуем.
— Я! Я попробую! — закричал я, пытаясь отобрать у папы змея. — Всё вы да вы! Я тоже хочу!
— Я тебе говорю: подожди!
От досады я чуть не заплакал.
А у папы глаза блестели, он кричал дяде Богдану:
— Давай ещё раз! Где ветер? Становись против ветра! Натягивай! Беги!
Дядя Богдан носился по пустырю, хотя был довольно толстый, и тоже кричал:
— Выше поднимай! Куда ты ему хвост загибаешь? Давай отпускай!
И вдруг — я даже не заметил как — змей плавно взмыл кверху и стал набирать высоту. Папа взял моток у дяди Богдана и начал быстро разматывать. Змей поднимался косыми, плавными рывками. Вот он уже выше дома!
— Ур-ра! — закричали мальчишки.
Я подёргал папу за пиджак, но папа не обратил на меня внимания. Я опять подёргал.
— Сейчас, сейчас… — сказал папа и продолжал разматывать моток.
Змей становился всё меньше и меньше, он летел высоко над домами. У меня прямо ноги подпрыгивали — так мне хотелось поуправлять его полётом. Я опять затеребил папу. А папа смотрел только вверх и раскручивал, раскручивал моток. Уже совсем мало бечевы осталось. Я повис на папиной руке, чтобы не дать ему раскручивать. Я попытался вырвать у него бечеву, но попробуй вырви.
— Сейчас, сейчас! — пробормотал папа.
— Дядя Богдан! — позвал я.
Но дядя Богдан даже не посмотрел в мою сторону. И никто на меня не смотрел. Все смотрели вверх, где, совсем крошечный, плавал мой бумажный змей. Я повернулся и пошёл к дому. Добрёл до подъезда, открыл тугую дверь и сел прямо на пол возле холодной батареи. Я, конечно, не плакал, но было очень, очень обидно.
Вдруг дверь подъезда открылась и вбежал папа. Он увидел меня, сел передо мной на корточки и сказал виноватым голосом:
— Прости, сынок! В азарт вошёл! Всё забыл! Детство вспомнилось, понимаешь? Ну, хочешь, я сам себе по шее дам?
Я представил себе, как папа сам себя по шее бьёт, и мне стало смешно. И вообще я на него не очень сердился. Ну заигрался человек, это каждый может понять. Я сам, когда заиграюсь, про всё забываю. Ладно уж, что с него взять.
— А где змей? — спросил я строго.
— Я его одному пацану дал пока подержать. Пошли скорей!
Мы вышли из подъезда и увидели, что на пустыре собралась толпа. А над толпой плавал змей. Пацан сразу же дал мне конец нити, я намотал его на палец и почувствовал, как нить пружинит и дёргается у меня в руке. Я потянул её, и змей как будто кивнул мне сверху. Здорово! Я опять потянул. Змей опять кивнул, как будто нырнул.
— Не тяни! — крикнул папа. — Ослабь нить! Ослабь, говорю!
Но я не успел. Змей вдруг кувыркнулся и начал косо падать вниз, вниз, вниз!
…Папа поднял с земли то, что осталось от нашего змея. Кто-то из ребят принёс сломанную планку и обрывок хвоста. Мы попрощались с дядей Богданом, с ребятами и поехали домой.
— Знаешь, — сказал папа по дороге. — Всё-таки когда мы пацанами змеев клеили, они лучше летали. Не то что этот. Этот какой-то не очень летучий. Давай к следующему воскресенью сами сделаем с тобой змея. И ты его запустишь. Честное слово, только ты, и больше никто.
— Нет, почему, — сказал я. — Ты тоже! Я тебе дам поуправлять.
— Договорились! — обрадовался папа.