Вдруг наша дверь распахнулась, и Аленка закричала из коридора:

 — В большом магазине весенний базар!

 Она ужасно громко кричала, и глаза у нее были круглые, как кнопки, и отчаянные. Я сначала подумал, что кого-нибудь зарезали. А она снова набрала воздух и давай:

 — Бежим, Дениска! Скорее! Там квас шипучий! Музыка играет, и разные куклы! Бежим!

 Кричит, как будто случился пожар. И я от этого тоже как-то заволновался, и у меня стало щекотно под ложечкой, и я заторопился и выскочил из комнаты.

 Мы взялись с Аленкой за руки и побежали как сумасшедшие в большой магазин. Там была целая толпа народу и в самой середине стояли сделанные из чего-то блестящего мужчина и женщина, огромные, под потолок, и, хотя они были ненастоящие, они хлопали глазами и шевелили нижними губами, как будто говорят. Мужчина кричал:

 — Весенний базаррр! Весенний базаррр!

 А женщина:

 — Добро пожаловать! Добро пожаловать!

 Мы долго на них смотрели, а потом Аленка говорит:

 — Как же они кричат? Ведь они ненастоящие!

 — Просто непонятно, — сказал я. Тогда Аленка сказала:

 — А я знаю. Это не они кричат! Это у них в середине живые артисты сидят и кричат себе целый день. А сами за веревочку дергают, и у кукол от этого шевелятся губы.

 Я прямо расхохотался:

 — Вот и видно, что ты еще маленькая. Станут тебе артисты в животе у кукол сидеть целый день. Представляешь? Целый день скрючившись — устанешь небось! А есть, пить надо? И еще разное, мало ли что… Эх ты, темнота! Это радио в них кричит.

 Аленка сказала:

 — Ну и не задавайся!

 И мы пошли дальше. Всюду было очень много народу, все разодетые и веселые, и музыка играла, и один дядька крутил лотерею и кричал:

 

  Подходите сюда поскорее,

  Здесь билеты вещевой лотереи!

  Каждому выиграть недолго

  Легковую автомашину «Волга»!

  А некоторые сгоряча

  Выигрывают «Москвича»!

 

 И мы возле него тоже посмеялись, как он бойко выкрикивает, и Аленка сказала:

 — Все-таки когда живое кричит, то интересней, чем радио.

 И мы долго бегали в толпе между взрослых и очень веселились, и какой-то военный дядька подхватил Аленку под мышки, а его товарищ нажал кнопочку в стене, и оттуда вдруг забрызгал одеколон, и когда Аленку поставили на пол, она вся пахла леденцами, а дядька сказал:

 — Ну что за красотулечка, сил моих нет!

 Но Аленка от них убежала, а я — за ней, и мы наконец очутились возле кваса. У меня были деньги на завтрак, и мы поэтому с Аленкой выпили по две большие кружки, и у Аленки живот сразу стал как футбольный мяч, а у меня все время шибало в нос и кололо в носу иголочками. Здорово, прямо первый сорт, и когда мы снова побежали, то я услышал, как квас во мне булькает. И мы захотели домой и выбежали на улицу. Там было еще веселей, и у самого входа стояла женщина и продавала воздушные шарики.

 Аленка, как только увидела эту женщину, остановилась как вкопанная. Она сказала:

 — Ой! Я хочу шарик!

 А я сказал:

 — Хорошо бы, да денег нету.

 А Аленка:

 — У меня есть одна денежка.

 — Покажи.

 Она достала из кармана.

 Я сказал:

 — Ого! Десять копеек. Тетенька, дайте ей шарик!

 Продавщица улыбнулась:

 — Вам какой? Красный, синий, голубой?

 Аленка взяла красный. И мы пошли. И вдруг Аленка говорит:

 — Хочешь поносить?

 И протянула мне ниточку. Я взял. И сразу как взял, так услышал, что шарик тоненько-тоненько потянул за ниточку! Ему, наверно, хотелось улететь. Тогда я немножко отпустил ниточку и опять услышал, как он настойчиво так потягивается из рук, как будто очень просится улететь. И мне вдруг стало его как-то жалко, что вот он может летать, а я его держу на привязи, и я взял и выпустил его. И шарик сначала даже не отлетел от меня, как будто не поверил, а потом почувствовал, что это вправду, и сразу рванулся и взлетел выше фонаря.

 Аленка за голову схватилась:

 — Ой, зачем, держи!..

 И стала подпрыгивать, как будто могла допрыгнуть до шарика, но увидела, что не может, и заплакала:

 — Зачем ты его упустил?..

 Но я ей ничего не ответил. Я смотрел вверх на шарик. Он летел кверху плавно и спокойно, как будто этого и хотел всю жизнь.

 И я стоял, задрав голову, и смотрел, и Аленка тоже, и многие взрослые остановились и тоже позадирали головы — посмотреть, как летит шарик, а он все летел и уменьшался.

 Вот он пролетел последний этаж большущего дома, и кто-то высунулся из окна и махал ему вслед, а он еще выше и немножко вбок, выше антенн и голубей, и стал совсем маленький… У меня что-то в ушах звенело, когда он летел, а он уже почти исчез. Он залетел за облачко, оно было пушистое и маленькое, как крольчонок, потом снова вынырнул, пропал и совсем скрылся из виду и теперь уже, наверно, был около Луны, а мы все смотрели вверх, и в глазах у меня: замелькали какие-то хвостатые точки и узоры. И шарика уже не было нигде. И тут Аленка вздохнула еле слышно, и все пошли по своим делам.

 И мы тоже пошли, и молчали, и всю дорогу я думал, как это красиво, когда весна на дворе, и все нарядные и веселые, и машины туда-сюда, и милиционер в белых перчатках, а в чистое, синее-синее небо улетает от нас красный шарик. И еще я думал, как жалко, что я не могу это все рассказать Аленке. Я не сумею словами, и если бы сумел, все равно Аленке бы это было непонятно, она ведь маленькая. Вот она идет рядом со мной, и вся такая притихшая, и слезы еще не совсем просохли у нее на щеках. Ей небось жаль свой шарик.

 И мы шли так с Аленкой до самого дома и молчали, а возле наших ворот, когда стали прощаться, Аленка сказала:

 — Если бы у меня были деньги, я бы купила еще один шарик… чтобы ты его выпустил.