Когда я был маленький, я думал: вот бы попасть в такую страну, чтобы ни птицы, ни звери меня не боялись. Бежит, например, заяц. Я ему кричу: «Зайка, зайка!» Он и остановится. А я его поглажу — ну, беги дальше!

 А если волк… Ну, так я крикну: «Уходи, уходи прочь!» И он — во все лопатки. И чтоб к птице можно было подойти и разглядеть её.

 А то чижика какого-нибудь иначе как за двадцать шагов, да ещё сквозь ветки, и не подсмотришь — не подпустит. Чего там чижика, когда кошку чужую на лестнице не погладишь: она сразу спину дугой, хвост трубой — прыск, прыск! — и на чердак… А по лесу идёшь, так будто и никакие звери там и не живут, — все от тебя прячутся и притихнут. Один раз белку видел — и то только хвост. Может, и не белкин.

 Я больших спрашивал, — есть ли такие места где-нибудь, чтоб звери к себе подпускали? А большие только смеялись и глупости говорили: «На вот, возьми соли, насыпь зайцу на хвост, тогда он тебя и подпустит».

 И так было обидно! Я вырос, а обиды не забыл, но уж надежды подманить зайца у меня, конечно, не осталось. Я уже моряком стал, пароходным механиком. Попал как-то на китобойный корабль.

 Киты, конечно, от нас удирали полным ходом. И было отчего: мы их из пушки били. Ядром. А впереди ядра приделана пика: называется гарпун. А от пики идёт к пароходу верёвка.

 Но я смотреть на это не любил. Да и смотреть не на что было: сверху небо, внизу вода, а по воде лёд. Мы всё время плавали в холодных странах.

 Раз поднялась буря. Нас куда-то понесло. Я всё у машины сидел и не спрашивал, где это мы плывём.

 Вдруг как-то слышу — наверху все кричат:

 — Земля! Трава, зелёная трава!

 Я не поверил и выскочил на палубу. Смотрю, верно: берег, на нём зелёная трава, горы, на небе солнышко. Всем стало очень весело. Даже петь начали.

 Капитан остановил пароход, и все стали проситься на траву погулять.

 Мы выехали на лодке на берег — и давай бегать по траве. Я ушёл совсем далеко за холмы, а когда устал, лёг посреди луга.

 Вдруг смотрю — что такое? Беленькое что-то. Я привстал. Смотрю: зайчик. Весь белый, настоящий зайчик.

 «Смешно! — подумал я. — Зелёная трава, а заяц белый. У нас зайцы серые летом бывают».

 Я боялся шевелиться, чтобы не спугнуть зайца.

 Гляжу: и другой выскочил. А вот их уже три. Фу ты! Уже десяток!

 Я устал неподвижно сидеть и шевельнулся. Зайцы посмотрели на меня и поскакали, да не от меня, а ко мне!

 Что за чудо: обступили — их уже с сотню было вокруг меня — и разглядывают: что я за диковинный зверь такой?

 Я двигался как хотел. Даже папиросу закурил. Зайцы на задние лапки становились, чтоб меня лучше разглядеть.

 Мне так весело и смешно стало, что я начал с зайцами говорить:

 — Ах вы, шельмы! Да в самом ли это деле? Да неужто это бывает, чтобы зайцы не боялись? А вот я вас сейчас напугаю!

 Зайцы только посматривают, ушками потряхивают.

 — Да я вас из ружья сейчас!

 Нарочно я: ружья-то у меня никакого не было.

 Я как хлопну в ладоши, да как крикну: «Пиф! паф!»

 Зайцы подскочили. Наверно, удивились. Вот чудак какой! Но никто не побежал, а просто травку стали щипать — тут же, рядом со мной.

 Теперь вот, если б была соль, можно б каждому на хвост насыпать.

 Тут я хватился: на пароход, пожалуй, пора.

 — Ну, — говорю, — прощайте, храбрые зайчишки!

 И зашагал.

 Смотрел только, чтобы на зайцев не наступить.

 А куда идти? Где пароход? В какой стороне? Совсем забыл!

 Впереди были горы. Дай, думаю, залезу на гору: с высоты будет видно, где море. Оттуда сразу к морю и пойду. А на море — пароход.

 Стал взбираться на гору. Вдруг смотрю: что такое — коровьи следы?

 Да сколько! Да это целое стадо шло!

 «Ага! — подумал я. — Коли тут стадо, — значит, есть и пастух. Значит, здесь люди живут. Вот я пастуха и расспрошу, почему у них зайцы такие храбрые».

 А следы коровьи всё уже да уже. Вот уж, видно, гуськом шли и дорожку протоптали, и дорожка ведёт на кручу. Да так круто, что я уж стал на четвереньках царапаться. А сам думаю: мне здесь через силу, а как же коровам тут лазать? Удивительные какие коровы! Здесь только козам скакать.

 И вот уж я долез до самого верха: вниз глянуть страшно. И вот передо мной камень; прямо не знаю, как влезть.

 Я уцепился руками, поддал ногами и выскочил животом на камень.

 Вот бы передохнуть!

 Какое тут передохнуть! В десяти шагах от меня стоит большой, рогатый зверь, весь лохматый, шерсть до полу и на ногах острые копыта. И прямо на меня глядит.

 Поглядел немного и пошёл на меня.

 Я подумал: «Назад надо!»

 Да куда там назад: если мне с этого камня под кручу прыгать, так я покачусь вниз, как камешек, и останутся от меня одни «дребезги». Туда вниз посмотреть — и то голова кружится.

 А спереди — этот рогатый. Сейчас как боднёт!..

 У меня душа в пятки ушла. Закрыл я глаза со страху: будь что будет!

 И вот с закрытыми глазами слышу: зверь ко мне подходит. Вот совсем подошёл.

 Слышу, как жарко дышит.

 Я не выдержал, один глаз приоткрыл, а мы с ним — нос к носу!

 Он воздух ноздрёй потянул, фыркнул в бок. Повернулся и… потихоньку пошёл назад.

 Я дух перевёл: не хочет, значит, меня бодать! Раздумал.

 Я встал на ноги. И вот что я увидел: целое стадо таких зверей, штук двадцать, паслось тут на горе. Каждый из них, если б захотел, мог меня забодать и растоптать. Но, видно, никто из них не собирался на меня нападать.

 Я вдруг вспомнил, что видел таких на картинке, даже вспомнил, как назывались. Называется этот зверь — овцебык.

 Я огляделся — и там, за быками, увидел море. Подумал: «Ничего, пока они меня не трогают, я, может быть, угляжу спуск и пойду вокруг горы».

 Спуска я никакого не нашёл и тут услышал гудок нашего парохода. Это значит: хватились меня, зовут. А меня-то нет, и никто не знает, что я на этой горе. Людей тут нет. Пропаду!

 Мне оставалось одно — идти прямо на быков. Эх, была не была! Распугаю.

 А самому — во как страшно!

 Я заорал не своим голосом. Завертел руками, как мельница, и ногами затопал.

 Быки все на меня оглянулись, своих телят и маток затолкали в середину, сами вокруг стали и рога вперёд выставили.

 Я сразу присмирел и даже на землю сел. А быки постояли-постояли, видят, что я ничего не делаю, и опять взялись траву щипать.

 А пароход гудит, гудит!

 Я чуть не заплакал. Я снял фуражку и стал быкам говорить — никого не было, так что не стыдно.

 Я сказал:

 — Вы знаете, честное слово, мне просто на пароход надо! Я никому ничего не сделаю. Только, пожалуйста, пожалуйста, не бодайте меня, не кусайте меня!.. Я только пройду, честное слово!

 Быки посмотрели, как я говорю, и ничего.

 Я пошёл. Прямо на стадо. Всё приговаривал сначала:

 — Миленькие, я, честное слово, только так… Я на пароход.

 Одного даже слегка погладил.

 Потом пришлось протолкнуться между двумя. Тут уж я посмелей:

 — Дорогу-то дайте же, в самом деле! А то стали — ни пройти ни проехать!

 Дальше смотрю: один лёг как раз у меня на пути.

 Я уж крикнул:

 — А ну, вставай!

 Лежит, проклятый, и ухом не ведёт.

 — Да вставай ты!

 Я вплотную подошёл и ткнул ему под брюхо ногой.

 Ух, шерсть какая на них большая: сапог так и ушёл, как в сено!

 А бык ничего: только мыкнул, не спеша встал на колени, как домашняя корова, поднялся и отошёл нехотя вбок. Я его ещё ладошкой подтолкнул.

 Я прошёл через стадо. Спустился с горы и побежал по долинке — скорей к морю! Пароход уже гудел тревожно.

 Я бежал со всех ног. Всё думал, какие это быки на вид только страшные, мохнатые. А если их выстричь, как овцу, окажется лёгкая зверюшка, вроде козы. Понятно, что они на такие кручи царапаются: копытца-то у них острые.

 Вдруг смотрю: что такое? Две собаки.

 Нет, какие там собаки, — волки! Чистейшие полярные волки. Этих-то я уж знаю. Не раз с парохода видел.

 И бегут прямо на меня. Нюхают землю, меня не видят.

 Ветер дул от них, и моего человеческого духа на них не несло. Они меня не чуяли и бежали, глядя в землю.

 Я встал как вкопанный: авось не заметят, пробегут мимо.

 А они всё ближе да ближе.

 И тут, понимаете, что случилось: мушка, паршивенькая маленькая мушка села мне на нос.

 Я рукой боюсь шевельнуть: где тут до мухи, когда волки сейчас съедят? А она, дрянь, на свободе расхаживает да мне в нос.

 И вот что тут случилось.

 Защекотало, защекотало у меня в носу, я как чихну — ап-чхи! Во весь дух.

 Волки стали. На миг глянули на меня… Да как бросятся наутёк. Только я их и видел.

 Я припустил вперёд и скоро прибежал к морю. В лодке уж меня ждали, и пароход ругался — гудками, конечно.

 На пароходе я спросил капитана:

 — Какая это земля?..

 — Восточный берег Гренландии, — ответил капитан.

 — Ну, ладно, — сказал я. — Но что же это за страна такая? Ведь здесь всё шиворот-навыворот: зайцы сами тебе чуть за пазуху не скачут, диких быков — хоть поленом гоняй, а волки от человеческого чиху, как от пушки, врассыпную!

 И про себя подумал: «Совсем как мне маленькому хотелось, чтобы соль на хвост сыпать».

 Капитан улыбнулся.

 — А это, — сказал он, — это вот почему. Людей тут нет. И не было. Зайцы и овцебыки совсем с человеком не знакомы. И поэтому не боятся его.

 — А волки почему же боятся? — спросил я.

 — А волки пришли сюда недавно. По льду перешли из Америки. И они отлично помнят, что такое человек. И что за инструмент у него — ружьё. Им и неохота связываться с человеком.

 Вот что сказал мне капитан. И я думаю, что это правда.