В эти самые лучшие часы, когда солнце уже садится, но еще не наступили сумерки и от деревьев на снегу — длинные глубокие тени, — в эти часы Ёжик садился у окна и мечтал.

То же самое делал Медвежонок.

А у Зайца не было сил мечтать, потому что Заяц просто не мог сидеть на месте.

Вот и сегодня он сперва сбегал к Ёжику, потом — к Медвежонку, и обоих застал сидящими у окна, глядящими в затухающий лес.

— И птицы не поют! — огорчился заяц. — Поговорить не с кем.

Белка сидела у печки с вязанием.

Хомячок съел кашу и теперь пил компот.

Филин еще не проснулся.

И Волк видел последний сон.

«Взойдет луна, вылезет на поляну и — завоет», — подумал Заяц.

Он знал, что Ёжика с медвежонком сейчас трогать нельзя; с Белкой и Хомячком — скучно; и поэтому Заяц один прыгал по остывающему насту и просто не знал, куда себя деть.

С Лисой у Зайца сложились особые отношения, и поэтому он решил сбегать к Лисе.

— Лиса-Лиса, бон суа! — сказал Заяц.

— Бон суа! Добрый вечер, Заяц!

У Лисы была французская бабушка, и она учила Зайца по-французски.

— Коман са ва? Как дела? — спросил Заяц.

— Са ва комси комса. Так себе, — сказала Лиса.

— Сова-сова, — обрадовался Заяц. — Так себе.

— Учи, — сказала Лиса.

И Заяц полетел по лесу, повторяя:

— Сова-сова! Сова-сова! Сова-сова!

— Тебе чего? — спросил Филин. — Чего надо?

— Ничего, — сказал Заяц.

— А чего зовешь?

— Я тебя не звал.

— Как же не звал? — рассердился Филин. — Прыгаешь, кричишь: «Сова! Сова!» Это я же!

— Это по-французски — так себе! — сказал Заяц.

— Это я — так себе?

— Нет, это по-французски «так себе», а ты — очень и очень хороший!

— То-то, — сказал Филин. — А что будет по-французски Волк-волк?

— Еще не знаю.

— А Лиса-лиса?

— Надо спросить. Сбегаю и спрошу.

«Сова-Сова!» — пол по дороге к Лисе Заяц и с порога спросил:

— Сова-сова — так себе, а Лиса-лиса?

— Не сова-сова, а са ва комси комса, — сказала Лиса. — А Лиса-лиса — это я, и больше никто.

— А Волк-волк?

— Волк-волк — по-французски ничего не значит.

«И все-таки что-то здесь не так, — зубря “сову-сову” и в третий раз огибая лес, на бегу думал Заяц. — Сова-сова — так себе, значит, а Волк-волк — еще хуже».

Он до того задумался, к тому же, не переставая вопил «сову-сову», что не заметил Волка.

— Ты кого славишь? — схватил Зайца Волк.

— Сова-сова — так себе! — выпалил Заяц.

— Вот именно! Кому она нужна, твоя Сова? Бегай и кричи: Волк! Волк!

— Что ж мне тебя кричать, когда ты ничего не значишь?

— Я?

— Ну да. Для французов ты — тьфу!

«Неужто Волк для них — ничто?» опечалился Волк. Он так расстроился, что даже отпустил Зайца.

— Совсем, — горько вздохнул Заяц. — Представляешь, Волченька, ты — Волк, а тебя как будто и нет.

— Ничего, Заяц, — сказал Волк. — Это, может, меня у французов нет, у них и леса-то нет. Зато здесь мы с тобой — у-ух!

— Ух! — кивнул Заяц.

— Ну, беги, — потрепал по ушам Зайца Волк. — Тянись к знанию.

И, по-волчьи осклабившись, показал страшные зубы:

— Беги-беги! Учись! Пусть знают наших!

И Заяц, ликуя, помчался по лунному лесу, зовя Сову-сову — хищную птицу, которая, может, там, у французов, и означает ни то ни сё, ни так ни сяк, так себе, а у нас — тихую жуть.